Честь твоего врага - Страница 99

Два охотника, единственные, кому удалось ускользнуть от погони, знающие каждое дерево в окрестных лесах, успели достичь прячущихся на лесной дороге королевских всадников немногим раньше, чем на ту же дорогу вышли передовые отряды хутов. Это позволило Денису не потерять еще больше людей и не дало хутам развить свой первый успех.

В конце концов одна мечта барона сбылась. Об обороне замка Алгона действительно сложили легенды. О пылающем замке, захваченном врагом. О бароне, который поджег цитадель и сгорел в ней вместе с сотнями осаждающих. О мужестве полусотни вассалов барона, которые, окровавленные и пронзенные стрелами, не умирали и продолжали свою битву. О предательстве, которое погубило храбрых воинов. О доблести защитников, об их отважном командире. Об охотниках, которые спасли жизнь принца. В разных частях королевства и на разных пирах барды складывали и пели разные песни, так что порой только по имени барона можно было понять, что они рассказывают одну и ту же историю. Но что возьмешь с бардов — они всегда любят приукрашивать. Их легко простить, ведь они единственные высекают зарубки памяти на скалах времени.

Фантом не останавливался, лишь замедлил шаг. Деревня оказалась на их пути в середине утреннего перехода, и в их планы не входили дополнительные задержки, даже в случае если они встретят людей в этих глухих лесах.

Тем более что никто из них не верил, что в этой деревне мог остаться кто-нибудь живой. Жители давно должны были либо сбежать, либо угодить под один из фуражных отрядов недавно проходившей здесь армии. А как друзья успели убедиться, после встречи с голодными воинами, рыскающими в поисках припасов и, возможно, развлечений, очень мало людей оставалось в живых.

Крестьяне, даже в таких глухих деревнях, боятся всего и ни за что не будут воевать с вооруженными солдатами. За исключением единственного случая — когда у них отбирают последнее, что позволит им выжить предстоящей зимой.

Они обходили деревню по широкой дуге, по кромке леса, но даже из-за деревьев, среди которых пробирался отряд, было видно, что она безлюдна. Половина домов была сожжена дотла, оставшиеся тоже были опалены огнем, как будто поджигателям просто было лень довести свою работу до конца — что сгорело, то сгорело, а что нет, то можно было оставить времени и непогоде. Без людей и присмотра эти крестьянские избушки не простоят долго, и через несколько лет пожарище зарастет молодыми побегами. Не сменится даже поколение, и проходящий мимо путник сможет понять, что здесь была деревня, только по одичавшим фруктовым деревьям, которые раньше росли под окнами домов.

— Стервятники кружатся, — шепнул Гном, подобравшись поближе к Рему. — Им было чем здесь поживиться, до сих пор не могут оставить место своего пиршества.

Рем кивнул.

— Эта деревня очень похожа на ту... ты помнишь.

— Да, ту, из которой нас прогнали. Думаю, что та деревня сейчас ничем не отличается от этой. Лучше бы они тогда послушались нас и ушли. Но люди в этих лесных деревнях другие. Они привыкли слушать только себя. Иногда это оказывается неправильным.

— Иногда да, — кивнул Рем напоследок, ускоряя шаг и разрывая дистанцию между ним и Гномом. Их поход продолжался, и привычка не позволяла ему расслабиться. Быть неслышным, невидимым. Быть тенью леса. Тем более все, что можно, было уже сказано. А то, что было сказано, можно было и не говорить.

Капитан вел своих всадников по узким тропинкам в нескольких милях севернее Шалы. Большую часть времени они шли спешившись. Лишь изредка, когда дорога хоть немного расширялась, им удавалось подняться на лошадей и продвинуться вперед на несколько сотен шагов.

Позади растянулось полсотни его людей. Тех, с кем он провел не один год вместе. Тех самых, кого недавно он бросил на безумный, как тогда казалось, штурм крепости Менкер.

Лесные дороги были слишком узкие, и ему пришлось разделить свой отряд, чтобы охватить территорию побольше и не пропустить даже малейшего признака врага. Еще несколько его сержантов вели такие же отряды по тропам неподалеку, лишь изредка давая о себе знать сигналами королевских рожков.

Где-то на юго-западе второй день звенели мечи. Но здесь, в глуши леса, пока было спокойно. Хотя почему-то капитан чувствовал, что этому спокойствию не продлиться слишком долго.

После Менкера капитан не раз вспоминал смерть эрла. Что-то изменилось в его душе, что-то поменяло его взгляд на мир. Несмотря на то что ему не раз приходилось сталкиваться со смертью, он никогда до этого не видел у воинов почти осязаемого желания умереть. Умереть, утащив к Лодочнику своего врага.

Конечно, он слышал много легенд и баллад о героях, о мести и доблести, но до встречи с эрлом это были всего лишь легенды, не более. И неожиданно эти сказки бардов стали для него осязаемыми, реальными.

Сейчас он молча слушал сбивчивую речь только что догнавшего их связного. Всадник закончил передавать последние распоряжения короля и теперь просто рассказывал, что творится у Шалы.

— ...На второй день они начали атаку еще до рассвета. Опять пошли всей толпой, без подготовки, с ходу, прямо на наши укрепления. Безумие, говорю я вам, просто безумие. Прорыв за прорывом, наши едва успевали отбрасывать их обратно за этот ручей, который нельзя назвать даже речкой. Он не задерживает пехоту и на одну лишнюю стрелу. И вся Шала уже забита их трупами, а они все наступают и наступают. Но наш король — великий полководец, говорю я вам, и никто с этим не сможет поспорить. Он так распоряжается теми скудными резервами, что у нас есть, что враг раз за разом вновь оказывается за рекой. Да, это все же река, раз они так и не смогли взять наш берег. Мы сделали ее рекой, и после этой битвы никто и никогда не назовет Шалу ручьем.